Империя Москвы: новейшие технологии и архаическая идеология

Россия унаследовала от СССР неоимпериалистическую традицию. Она стоит на неоконсервативной идеологии, ставшей популярной после крушения коммунистического проекта, на превращении Москвы в имперский город-метрополию, которая эксплуатирует остальную страну, и на господстве (которое опирается на современные информационные технологии) силового бюрократического аппарата над населением страны.

Почему Россия в первой четверти XXI столетия пытается стереть с лица земли Украину, уподобляясь империи Габсбургов, в 1620 году пытавшейся привести протестантскую Чехию к католичеству?
«Лучше управлять пустыней, чем страной еретиков», — эти слова императора Священной римской империи вполне мог бы произнести и Путин, отдавая приказы бомбить Мариуполь, Бахмут и Авдеевку. Однако пока не случилось новой битвы у Белой горы (в 1620 году под Прагой протестанты-чехи были разбиты войсками католической лиги Фердинанда II), у Украины есть шанс отстоять свою независимость и право на существование в современном мире.

Мне кажется очень важным разобраться в причинах происходящего. Можно ли объяснить агрессию России против Украины только эссенциалистскими апелляциями к «особому русскому пути», «колее русский истории» и прочим характерным для примордиализма конструкциями, нерелевантными повестке современных общественных наук?
Эссенциализм приписывает явлению (в данном случае России) неизменный набор качеств, предполагая за ней «глубинную сущность», «неизменную природу». Социологов и антропологов, приписывающих такие качества социальным группам, нациям, называют примордиалистами. Россия атакует Украину, потому что такова природа России?

Я сильно сомневаюсь, что такая трактовка верна. Любое явление необходимо рассматривать как часть современности и искать его причины следует в текущих социальных, экономических и культурных реалиях. История хороша тем, что она слишком многое объясняет. Но она едва ли помогает понять актуальные процессы и явления в современном мире. Для формирования сегодняшней политической структуры «империи Москвы» актуально не столько далекое прошлое, сколько последние 30 лет.

Наблюдатели часто отмечают лживость советских и российских властей, идентифицирующих себя как борцов с колониализмом. СССР был «нелегальной империей», формально скрывавшейся под вывеской «союза свободных республик». Однако уже в 1939 году стало понятно, что это именно империя. Заключив секретное соглашение с Гитлером и поучаствовав в империалистическом разделе Восточной Европы, Сталин де-факто признал имперский статус СССР, что в корне противоречило официально декларируемым задачам и миссии страны.

СССР был «нелегальной империей», формально скрывавшейся под вывеской «союза свободных республик»

Ровно поэтому руководство СССР на протяжении десятилетий после Второй мировой войны упорно отрицало наличие секретных приложений к пакту Молотова — Риббентропа. Официальное признание их существования на Съезде народных депутатов в декабре 1989 года быстро привело к распаду советской империи. Это во многом объясняется тем, что фактически верховная власть в Москве собственным законодательным актом признала имперский статус СССР, который в корне противоречил его декларируемым целям и задачам. Коммунистические идеологи до последнего отрицали тот факт, что СССР был империей, и для страны он стал очевиден уже после ее распада.

Россия унаследовала от СССР неоимпериалистическую традицию. Она строится на трех основаниях, которые мы рассмотрим далее.

Первое

В плане идеологии после крушения коммунистического проекта была сделана ставка на консервативный поворот, «возвращение к истокам». Он поддерживался правыми и антикоммунистическими кругами на Западе и нашел весьма благодатную почву внутри России. Идеологию марксизма-ленинизма сменило православие, в которое массово ударилась бывшая советская интеллигенция. За этим следовало неформальное возрождение старой триады «православие — самодержавие — народность».
Если в Польше, странах Балтии и других воссозданных республиках Центральной и Восточной Европы была сделана ставка на восстановление национальной государственности межвоенного периода, утраченной в годы советской оккупации, то Россия в качестве образца прошлого имела только империю Романовых. 

Идеи прогресса и просвещения, к которым апеллировала советская идеология, утратили популярность, поэтому образ будущего как таковой отсутствовал.
В конце 1980-х — начале 1990-х была популярна идея устроить жизнь «как в Европе» (один из вариантов — по модели «шведского социализма»). Однако параллельно с этим возникла и укрепилась идея консервативной утопии, которая в итоге вытеснила все остальное и пришла на смену левому дискурсу. К началу 1990-х консервативная утопия была сформулирована в трудах Солженицына, а за десятилетия до этого долгое время культивировалась в право-черносотенных кругах старой русской эмиграции. 

Возвращение в Европу при этом приобрело специфическую траекторию: вместо Европы 1968 года мы оказались скорее в Европе 1930-х годов.

Россия в качестве образца прошлого имела только империю Романовых

Европейская повестка социал-демократии и «зеленого» движения была полностью проигнорирована русской антисоветской оппозицией как подозрительно промарксистская. В то время как Карл Маркс называл империю Романовых «тюрьмой народов», прекрасно помнившие это определение новые русские либералы и консерваторы в 1990-х и позднее обоюдно умилялись бытом рабовладельческих поместий в дореволюционной России.

Консенсус по поводу «России, которую мы потеряли» сложился, и среди остатков белой эмиграции на Западе, и среди разного рода наследников национал-большевизма внутри страны. Правление Путина началось с возвращения музыки советского гимна. Но мало кто помнит, что еще в 1994 году президент Ельцин в качестве герба России утвердил самый помпезный вариант двухглавого орла, существовавший в Российской империи при ультраконсервативном царе Александре III.

Так ценностный вакуум после крушения коммунизма в России был заполнен консервативной утопией, державшейся на причудливом сочетании православной веры, ретро-утопической идеи возвращения ко временам царской империи и тоске по колбасному благополучию СССР времен Брежнева. До поры до времени это смотрелось как дешевый музей артефактов прошлого. Но сохранение изолированности российских интеллектуалов (включая либералов) от современного мирового мейнстрима за последние 30 лет породило монстра Франкенштейна, который воюет сейчас в степях Херсонщины и Запорожья.

Второе

К идеологическим причинам стоит добавить структурные. Экономические реформы в России начала 1990-х предполагали жесткий централизованный подход к управлению страной. То, как будет устроена экономика, кому достанутся основные доли в ходе приватизации нефтяной отрасли и других важнейших активов, решалось в столице. Москва превратилась в центр концентрации и распределения финансовых ресурсов. Такова была логика не плановой советской, а современной неолиберальной экономики. Москва стала городом-метрополией, которая эксплуатировала остальную страну как подвластную ей территорию, подчиненную федеральному центру экономически, политически и культурно.

По отношению к остальной стране Москва в России играет роль внутренней заграницы. Это анклав Первого мира, живущий за счет ограбления территории страны, пребывающей в Третьем мире. Переезд жителя российской провинции в столицу сродни эмиграции в развитые страны Запада. В Москве ему предстоит борьба за вид на жительство в виде временной регистрации, отсутствие права голоса на выборах (без постоянной прописки), а иногда и даже речевая адаптация (избавление от немосковского выговора, с которым его не примут в «приличном обществе»).

По отношению к остальной стране Москва в России играет роль внутренней заграницы

Москва последних 30 лет структурно выделяется как метрополия по отношению к остальной России гораздо больше, чем в советское время. Российские регионы служат колониями для золотых «десяти миллионов» москвичей, представленных верхушкой бюрократии, силовиками и служащими крупных государственных корпораций, а также их идеологической обслугой в лице лидеров мнений в масс-медиа. Это и есть колониальная администрация, которая контролирует и эксплуатирует ресурсы сегодняшней России.

Третье

Верхушку этой колониальной администрации представляет военный и бюрократический аппарат. За 30 лет постсоветского транзита в России он существенно вырос и усилился. В результате событий 1991 года в России не было люстрации в отношении старых кадров аппарата КПСС, комсомола и КГБ. Молодое поколение партийной, комсомольской и силовой номенклатуры стало основными участниками и двигателями реформ 1990-х и «стабилизации» 2000-х.

Государственный аппарат укрепил свои позиции после крушения диктатуры КПСС, сменив ее надпартийной плебисцитарной диктатурой президента России и его администрации. Основы этого плебисцитарного режима были заложены в Конституции 1993 года и доведены до совершенства при Путине не позднее 2004 года. К этому моменту основные структурные элементы системы управления были встроены в «вертикаль власти» под контролем органов тайной полиции.

Крупный бизнес и институты гражданского общества развивались исключительно с разрешения и при базовой поддержке военно-бюрократического аппарата, достигшего большего могущества по сравнению с советским периодом. Важным ноу хау новой власти стало информационное воздействие на население при помощи технологий, заимствованных на Западе. В тестовом режиме эта система была испытана уже на выборах Ельцина в 1996 году. Уже в первые годы правления Путина она достигла своего совершенства.

Торжество разных оттенков консерватизма в идеологии, централизация финансовых потоков в условиях неолиберальной экономики, усиление власти бюрократии и силовиков в отсутствие контроля со стороны слабого, идеологически дезориентированного и разоренного грабительскими реформами общества создали удивительное образование — «империю Москвы». Для нее характерно сочетание новейших технологий в управлении экономикой и общественным мнением с архаичными идеологическими установками времен «старого порядка» в Европе XVIII века. 

Это создало принципиально новую реинкарнацию периферийной империи, претендующей на гегемонию в воображаемой «сфере влияния» СССР и Российской империи.

Перемена в умах

Исторически эта империя обречена на крах. Но именно это обстоятельство играет с нами злую шутку. Вера в неизбежность победы сил демократии и прогресса над авторитаризмом и архаикой ослабляет нашу хватку и решимость в борьбе с монстром, который не собирается сдаваться без боя.

Нужно перестать видеть в Московской империи просто призрак прошлого. Ее сегодняшний наследник глубоко интегрирован в современную экономику капитализма и имеет вполне современный характер.

Важным ноу хау новой власти стало информационное воздействие на население при помощи технологий, заимствованных на Западе

Лучший ответ на вызов империи Путина — изменение структуры мировой экономики с понижением в ней роли рынка нефти, газа и других энергоносителей. Декарбонизация европейский экономики — лучший ответ на российскую угрозу, лишающий её исторической перспективы. 

Пока российские правые либералы из поколения Путина смеются над Гретой Тунберг, новому поколению политиков в Европе, России и во всем мире нужно сформулировать и предложить концепцию современного, более справедливого и гармоничного мира, свободного от власти нефтяных, металлургических и военно-промышленных гигантов. 

Эта концепция предполагает более равноправные отношения между старыми богатыми странами и новыми развивающимися нациями из числа их бывших колоний.

Долги за рабовладение, Холокост и Голодомор должны выплачиваться всеми виноватыми в преступлениях настоящего и прошлого, включая и Российскую империю. Однако если современные американские и британские либералы осознают свою ответственность за преступления эпохи работорговли и плантационного рабства, то их российские коллеги используют аргумент крепостного права лишь в качестве обвинения русских людей в наличии у них «вечной рабской натуры», делая тем самым важный вклад в легитимизацию авторитаризма в сегодняшней России.

Это лишь один яркий пример того дна, на котором оказался российский интеллектуальный класс по итогам трансформации последних 30 лет. Выбираться из этой ямы предстоит новым поколениям российской интеллигенции исключительно при условии их полной интеграции в современный мировой мейнстрим общественных наук. 

Мы должны лучше понять, что такое постколониальные исследования, и научиться применять их оптику и инструментарий к описанию российских реалий и проектированию будущего своей страны.

Трансформация Российской империи в современное демократическое государство невозможна без фундаментальных перемен в умах интеллектуалов и правящих элит. Именно они в первую очередь несут ответственность за происходящий позор и преступления. Именно им предстоит в будущем исправлять ситуацию, начиная с наведения порядка в собственной голове.